Поводом к этим заметкам для меня стал фильм Анджея Вайды «Катынь». Он не шел у нас в кинотеатрах, но возможность его посмотреть для тех, кто этого хотел, была. Появились отклики в Интернете, говорили не только о фильме, но и о самой катынской трагедии. Мои заметки ни о том и не о другом. Несомненно, катынский расстрел – одно из многочисленных преступлений сталинского режима, но воспринимается оно не только в этом контексте, но и в другом, а именно в контексте взаимоотношений двух народов: русского и польского. Вот об этом и стоит поговорить.
В 1794 году Россия и Пруссия уничтожили Речь Посполитую. Суворовские «чудо-богатыри» устроили резню в Праге, предместье Варшавы на другом берегу Вислы.(1) Перестало существовать европейское государство, бывшее форпостом Европы на Востоке. Один из самых больших европейских народов оказался лишенным своей государственности. Одно славянское государство в союзе с пруссаками и попустительстве Австрии, растоптало другое славянское государство, и на карте мира осталось только одно политическое образование, созданное славянами: Российская империя. Впоследствии наш замечательный историк В.О. Ключевский писал в своем «Курсе русской истории», что «с русским участием раздвинулось новой обширной могилой славянское кладбище, на котором и без того похоронено было столько наших соплеменников, западных славян». (2).
Истоки польской ненависти к России именно здесь. Вероятно тогда и родилась поговорка «Poki swiat swiatem nie bedzie Polak Moskalowi bratem”. Эта ненависть порой захватывала людей высокого духа как, например, выдающийся поэт Зыгмунд Красиньский. Но все же многие, и в их числе Адам Мицкевич, сумели подняться над ней.
В России, однако, не было единодушия по поводу гибели Речи Посполитой. В 1796 году некий аноним в "Оде на день торжественного празднования порабощения Польши" писал о ней так:
Жена, печалью сокрушенна
В одежду скорби облаченна,
Почти безжизненно лежит;
Мечами тело изъявлено
И смерть над ней косой блестит (3).
То, что было совершено нечто недолжное, чувствовал Павел I. Он освободил Костюшко, взяв с него слово не воевать против России, и с каким-то совестливым сочувствием относился к низложенному королю Станиславу-Августу, жившему в Петербурге в статусе почетного пленника.
"Жена, печалью сокрушенна" однако пыталась воспрянуть. Сначала под эгидой Наполеона (герцогство Варшавское), а затем под эгидой Александра I-го. После падения Наполеона и ликвидации Варшавского герцогства было создано по инициативе русского императора подчиненное ему польское королевство. Александр I короновался в Варшаве польской короной, даровал полякам конституцию и восстановил сейм. Поляки получили то, чего не имели сами русские. Император как бы пытался искупить грех, совершенный в 1794 году Екатериной и, нужно отдать ему должное, сделал для Польши все, что мог.
"Жена, печалью сокрушенна" однако пыталась воспрянуть. Сначала под эгидой Наполеона (герцогство Варшавское), а затем под эгидой Александра I-го. После падения Наполеона и ликвидации Варшавского герцогства было создано по инициативе русского императора подчиненное ему польское королевство. Александр I короновался в Варшаве польской короной, даровал полякам конституцию и восстановил сейм. Поляки получили то, чего не имели сами русские. Император как бы пытался искупить грех, совершенный в 1794 году Екатериной и, нужно отдать ему должное, сделал для Польши все, что мог.
Все это, между тем, вызвало недовольство с одной стороны Карамзина, а с другой будущих декабристов, оскорбленных такой милостью ко вчерашним врагам. Тем не менее, контакты между первыми русскими революционерами и поляками были, но были они на фоне взаимного отчуждения между русским дворянством и шляхетством. Когда предводитель киевского дворянства, польский граф Густав Олизар посватался в 1923 году к дочери героя Отечественной войны, генерала Раевского, Марии Раевской (впоследствии Волконской), то получил отказ по причинам национальным и религиозным. Пушкин, узнав об этой истории, написал в 1924 году стихотворное послание к Олизару. Послание не было завершено и осталось в черновиках. Пушкин в этих стихах обращается к графу как к поэту, собрату по ремеслу:
Певец! Издревле меж собою
Враждуют наши племена
То наша стонет сторона
То гибнет ваша под грозою.
И вы, бывало, пировали
Кремля позор и <…> плен
И мы о камни падших стен
Младенцев Праги избивали
Когда в кровавый прах топтали
Красу Костюшкиных знамен.
Здесь впервые высказана идея, популярная и в наши дни. Сформулировать ее можно примерно так: мы, конечно, виноваты, но и вы тоже в свое время были хороши. Идея, убаюкивающая национальную совесть. При этом Пушкин не замечает, что пиршество поляков в Кремле вместе с Лжедмитрием (который, кстати, не был вассалом короля Сигизмунда III-го) и избиение младенцев – вещи в моральном плане несопоставимые.
Известно как Пушкин отнесся к восстанию 1830-31 гг. В письме Вяземскому от 1 июня 1831, после слов восхищения генералом Яном Скржинецким, он добавляет: " Но все таки надобно их задушить и наша медлительность мучительна. Для нас мятеж Польши есть дело семейственное старинная наследственная распря; мы не можем судить ее по впечатлениям европейским, каков бы ни был, впрочем, наш образ мыслей". В стихотворении "Клеветникам России" к мысли о "семейной вражде" добавляется другая: о возможном будущем единении славянских народов под эгидой России.
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? вот вопрос.
С такой точки зрения Польша в составе России – первый шаг к этому единению. Здесь - одно из зерен будущего русского славянофильства.
Другой великий поэт и тоже современник этих событий Федор Иванович Тютчев не говорил о "семейной вражде". Подавление восстания для него было неким жертвоприношением во имя целостности державы и, опять же, во имя чаемого единства всех славян:
Как дочь родную на закланье
Агамемнон богам принес,
Прося попутных бурь дыханья
У негодующих небес, -
Так мы над горестной Варшавой
Удар свершили роковой,
Да купим сей ценой кровавой
России целость и покой!
Стихотворение это, однако, с червоточиной. В нем чувствуется конфликт между имперским сознанием и несомненной симпатией к польскому народу. Его тон – это тон оправдания. Тютчев пытается уверить себя и других, что подавление восстания было совершено во имя высшей цели, понятной не только ему, государственному мужу, дипломату, но и рядовому рекруту:
Но прочь от нас венец бесславья,
Сплетенный рабскою рукой!
Не за коран самодержавья
Кровь русская лилась рекой!
Нет! Нас одушевляло в бое
Не чревобесие меча,
Не зверство янычар ручное
И не покорность палача.
Другая мысль, другая вера
У русских билася в груди!
Грозой спасительной примера
Державы целость соблюсти,
Славян родные поколенья
Под знамя русское собрать
И весть на подвиг просвещенья
Единомысленных как рать.
Очень характерны тут проговорки: "коран", "янычары". Наверняка в тогдашней европейской прессе проводилась аналогия между отношением России к Польше и отношением Турции к южным славянам, аналогия, для Российской империи весьма неприятная. И вот Тютчев декларирует: мы не похожи на турок, мы справедливы и гуманны.
Тютчев очень хотел, чтобы его (не только его, разумеется) мысли о грядущем славянском единстве нашли поддержку у поляков. Был момент, когда ему показалось, что это случилось, что он обрел единомышленника в лице не кого-нибудь, а самого Адама Мицкевича. В 1842 в Мюнхене он получает от кого-то фрагменты из знаменитых лекций Мицкевича об истории и культуре славянских народов. Этот курс Мицкевич прочел в 1840-42 гг.в College de France и резонанс от него был очень велик. В своих лекциях поэт говорил главным образом о Польше и России, отстаивал идеи братства славянских народов и преодоления вражды. Тютчев был в восторге. Он послал Мицкевичу стихи. Вот отрывок из них:
Небесный Царь благослови
Твои благие начинанья
Муж несомненного призванья
Муж примеряющей любви
Недаром ветхие одежды
Ты бодро с плеч своих совлек
Бог победил – прозрели вежды
Ты был Поэт – ты стал Пророк…
Мы чуем приближенье Света
И вдохновенный твой Глагол,
Как вестник Нового Завета,
Весь мир Славянский обошел…
Мы чуем Свет – уж близко Время-
Последний сокрушен оплот-
Воспрянь, разрозненное племя,
Совокупись в один Народ (4)
Однако близость идей Тютчева и Мицкевича была мнимой. Если Мицкевича и можно назвать панславистом или славянофилом, то это было другое славянофильство. Его краеугольным камнем была мысль о свободе, причем свободе для всех народов, не только для поляков. В своих «Книгах народа польского и польского пилигримства» Мицкевич провозглашал, что «родина там, где плохо», ибо где только есть угнетение свободы в Европе и борьба за свободу, там идет борьба за Отчизну». (5)
Для русских же славянофилов важнее свободы был идеал смирения:
И другой стране смиренной
Полной веры и чудес
Бог отдаст судьбу вселенной
Гром земли и глас небес
(Н.С. Хомяков Остров)
Если во время событий 1830-31гг. люди сочувствующие полякам в русском обществе и были, то они не могли высказаться публично. Иная ситуация была во время восстания 1863-1864 гг. Уже появились первые ростки революционного движения, в Лондоне издавался «Колокол». Герцен в «Колоколе» открыто выступил на стороне восставших. «Мы с Польшей, - декларировал он – потому что мы – за Россию. Мы со стороны поляков, потому что мы – русские. Мы хотим свободы России. Мы с поляками, потому что одна цепь сковывает нас обоих». (6).
Я выписал это высказывание, надеясь, что в моей статье оно будет иллюстрировать достигнутый к тому времени уровень взаимопонимания. Но глубже вникнув в предмет, я осознал, что как раз взаимопонимания между повстанцами и лондонскими агитаторами (Герценом, Огаревым, Бакуниным) и не было. Слишком различны были цели. Повстанцы желали независимости, а лондонцы – социальной революции в самой России. Но такая революция была тогда в России не просто невозможна, она была не нужна, поскольку правительство встало на путь реформ. Лондонцы надеялись на совместное выступление поляков и русских войск в Варшаве. Этого не произошло и, слава Богу, что не произошло – поскольку это означало бы гражданскую войну. И почему, собственно, русские солдаты должны сражаться за чужое и непонятное им дело, сражаться против своих? В связи с этим стоит заметить, что включение в состав империи народа с иной историей и, следовательно, с иными историческими задачами это проблема не только для власти, но и для оппозиции. Герцен и его единомышленники видели единство там, где его на самом деле не было.
Восстание было подавлено и подавлено жестоко. Что было дальше? Активное участие поляков в русском революционном движении. Карикатурные «полячишки» Достоевского. Владимир Соловьев, отводивший в своей утопии полякам роль посредников между Римом и русским царем. (7). В начале XX века отношение к Польше большей части русского образованного общества было сочувственным. «Огромная часть ее [русской интеллигенции – С.С.] дружественно смотрит на Польшу» свидетельствовал живший в Петербурге польский писатель Тадеуш Налепиньский в статье «Душа Польши» (8))
Особо следует сказать об отношении к полякам Толстого. Сохранилось его устное высказывание об этом. В дневнике Н.Н. Гусева под датой 1 июля 1908 года записано: «На днях Лев Николаевич сказал:
«Во мне с детства развивали ненависть к полякам и теперь я отношусь к ним с особенною нежностью, отплачиваю за прежнюю ненависть» (9). Этой «отплатой» был, прежде всего, написанный им в 1905 году рассказ «За что?» Он основан на действительном событии: неудачной попытке участника восстания 1831 года Мигурского и его жены бежать из России. Однако главным в этой истории оказывается казак, сорвавший это почти удавшееся предприятие. В нем закрадывается сомнение правильно ли он поступил, не совершил ли он нечто недолжное. Рассказывая конкретную историю конкретных людей Толстой переводит проблему взаимоотношения народов из плана историософского (славянофилы, Соловьев) в план моральный. Замечательно также, что рассказ этот предназначался для народного чтения, т.е. по мысли Толстого, должен был способствовать нравственному воспитанию народа.
Однако Польши по-прежнему не было на карте мира, и враждебность к России оставалась. Приехавший в декабре 1909 года в Варшаву Александр Блок почувствовал мстительную ауру этого города:
«Во мне с детства развивали ненависть к полякам и теперь я отношусь к ним с особенною нежностью, отплачиваю за прежнюю ненависть» (9). Этой «отплатой» был, прежде всего, написанный им в 1905 году рассказ «За что?» Он основан на действительном событии: неудачной попытке участника восстания 1831 года Мигурского и его жены бежать из России. Однако главным в этой истории оказывается казак, сорвавший это почти удавшееся предприятие. В нем закрадывается сомнение правильно ли он поступил, не совершил ли он нечто недолжное. Рассказывая конкретную историю конкретных людей Толстой переводит проблему взаимоотношения народов из плана историософского (славянофилы, Соловьев) в план моральный. Замечательно также, что рассказ этот предназначался для народного чтения, т.е. по мысли Толстого, должен был способствовать нравственному воспитанию народа.
Однако Польши по-прежнему не было на карте мира, и враждебность к России оставалась. Приехавший в декабре 1909 года в Варшаву Александр Блок почувствовал мстительную ауру этого города:
Здесь все что было, все что есть
Надуто мстительной химерой
Коперник сам лелеет месть
Склоняясь над пустою сферой
«Месть! Месть!» - в холодном чугуне
Звенит, как эхо, над Варшавой
То Пан-Мороз на злом коне
Бряцает шпорою кровавой.
(Возмездие)
Во время Первой мировой войны в Австро-Венгрии был образован польский легион. (Этому предшествовало обещание императора Франца-Иосифа преобразовать империю из двуединого в триединое государство: Австро-Венгро-Польшу). Легионеры храбро сражались против русских и в связи с этим молодой тогда Осип Мандельштам написал стихотворение “Polacy!” Оно было напечатано 25 октября 1914 года в массовом журнале «Нива». Привожу его текст полностью:
Поляки! Я не вижу смысла
В безумном подвиге стрелков!
Иль ворон заклюет орлов?
Иль потечет обратно Висла?
Или снега не будут больше
Зимою покрывать ковыль?
Или о Габсбургов костыль
Пристало опираться Польше?
И, ты славянская комета
В своем блужданье вековом,
Рассыпалась чужим огнем,
Сообщница чужого света!
Весь тон этого стихотворения заставляет вспомнить пушкинское «Клеветникам России». Но оно - о другом, оно направлено против национального эгоизма, даже если этот эгоизм исторически оправдан. Ведь воюя на стороне австрийцев, легионеры тем самым воевали и против Сербии, которой грозила участь Польши. Да и прочие славяне (чехи, словаки, русины) смотрели на Россию совсем не как на врага.(10)
Октябрьская революция радикально изменила образ Польши в русском сознании, точнее в сознании тех русских и нерусских, которые приняли большевизм. Из вечных возмутителей спокойствия поляки превратились контрреволюционеров, мешающих мировой революции. Обретшая независимость Польша стала восприниматься как «панская» и поэтому война 20-го года понималась как продолжение войны гражданской, как война против «панов» за «хлопов». Лучше других это выразил Бабель в своей «Конармии»:
«Нищие орды катятся на твои древние города, о Польша, песнь о единении всех холопов гремит над ними, и горе тебе, Речь Посполитая, горе тебе, князь Радзивилл, и тебе, князь Сапега, вставшие на час!…»
(Костел в Новограде)
«Нищие орды катятся на твои древние города, о Польша, песнь о единении всех холопов гремит над ними, и горе тебе, Речь Посполитая, горе тебе, князь Радзивилл, и тебе, князь Сапега, вставшие на час!…»
(Костел в Новограде)
Восприятие независимой Польши как «буржуазно-помещичьего» «панского» государства насаждалось советской властью и тиражировалось советскими писателями. Вспомним хотя бы образы поляков в знаменитой книге «Как закалялась сталь» и особенно в неоконченном романе того же автора «Рожденные бурей». Этот стереотип очень помог Сталину в 1939 году, когда в союзе с Гитлером это «плохое» государство снова было уничтожено. Фактически повторилось то, что произошло в1794 году, даже территориальные приобретения были во многом те же. Катынь и была следствием этого главного преступления.
На этом я заканчиваю исторический экскурс и перехожу к собственным воспоминаниям о 60-70 гг. прошлого века, о той молодежной среде, которая меня сформировала. Эта среда была полонофильской. Польша, официально именуемая страной «народной демократии» (власти не замечали тавтологии в таком словосочетании) была для нас страной, через которую к нам проникали какие-то элементы западной культуры и страной более свободной, чем наша. Огромное влияние на формирование ее образа в нашем сознании оказал польский кинематограф, и прежде всего Вайда, особенно два его фильма: «Канал» и «Пепел и алмаз». Мацек из «Пепла и алмаза» в исполнении Збигнева Цыбульского воспринимался как воплощение польского национального характера. Главными чертами этого характера для нас было свободолюбие и верность долгу. Помню, я очень удивился, узнав, что американцы совсем по-другому воспринимают поляков, что для них типичный поляк – это Стэнли Ковальский из «Трамвая Желание» Уильямса.Очень оживили интерес к Польше события на Гданьской верфи и создание «Солидарности». Мы восхищались умением польских рабочих бороться за свои права.
«Перестройка» и последовавшее затем десятилетие после августовских событий 1991 года и распада СССР, вроде бы способствовали обновлению отношений между двумя народами. Новыми стали и Польша и Россия. Горбачев, а вслед за ним Ельцын, признали Катынь нашим, а не гитлеровским преступлением, правда, внятных извинений в связи с этим не последовало. Но хотя советская власть рухнула, советский человек остался и в настоящее время его образ мыслей побеждает. Гражданское общество так и не сложилось, оппозиционные партии либо самораспустились, либо бездействуют. Распространяются ксенофобские настроения: мы поочередно «не любим» то латышей, то эстонцев, то грузин, то наших ближайших родственников – украинцев. В этом списке есть и поляки. Пытаются оживить старые стереотипы «пана» и «шляхтича», хотя Польша давным давно не панская и не шляхетская.
В отзывах на фильм «Катынь» в Интернете я прочел такое вот мнение человека, ратующего за его широкий показ: «Фильм этот как раз то, что может раз и навсегда залечить эту рану и примирить русских и поляков» Очень наивное высказывание. Ведь доступность «Архипелага Гулаг» не привела россиян к осознанию сталинизма как национальной трагедии. И дело тут не в нежелании знать свою историю, а в нежелании давать нравственную оценку историческим событиям. Ведь суждение «Сталин, конечно, погубил много народу, но зато создал великую державу» прежде всего глубоко безнравственно. А чему может научить своих детей человек, считающий что Сталин был «эффективным менеджером»? Тому, что главное в жизни быть «эффективным менеджером», а скрижали Моисея и Нагорная проповедь – это так, для дурачков.
На этом я заканчиваю исторический экскурс и перехожу к собственным воспоминаниям о 60-70 гг. прошлого века, о той молодежной среде, которая меня сформировала. Эта среда была полонофильской. Польша, официально именуемая страной «народной демократии» (власти не замечали тавтологии в таком словосочетании) была для нас страной, через которую к нам проникали какие-то элементы западной культуры и страной более свободной, чем наша. Огромное влияние на формирование ее образа в нашем сознании оказал польский кинематограф, и прежде всего Вайда, особенно два его фильма: «Канал» и «Пепел и алмаз». Мацек из «Пепла и алмаза» в исполнении Збигнева Цыбульского воспринимался как воплощение польского национального характера. Главными чертами этого характера для нас было свободолюбие и верность долгу. Помню, я очень удивился, узнав, что американцы совсем по-другому воспринимают поляков, что для них типичный поляк – это Стэнли Ковальский из «Трамвая Желание» Уильямса.Очень оживили интерес к Польше события на Гданьской верфи и создание «Солидарности». Мы восхищались умением польских рабочих бороться за свои права.
«Перестройка» и последовавшее затем десятилетие после августовских событий 1991 года и распада СССР, вроде бы способствовали обновлению отношений между двумя народами. Новыми стали и Польша и Россия. Горбачев, а вслед за ним Ельцын, признали Катынь нашим, а не гитлеровским преступлением, правда, внятных извинений в связи с этим не последовало. Но хотя советская власть рухнула, советский человек остался и в настоящее время его образ мыслей побеждает. Гражданское общество так и не сложилось, оппозиционные партии либо самораспустились, либо бездействуют. Распространяются ксенофобские настроения: мы поочередно «не любим» то латышей, то эстонцев, то грузин, то наших ближайших родственников – украинцев. В этом списке есть и поляки. Пытаются оживить старые стереотипы «пана» и «шляхтича», хотя Польша давным давно не панская и не шляхетская.
В отзывах на фильм «Катынь» в Интернете я прочел такое вот мнение человека, ратующего за его широкий показ: «Фильм этот как раз то, что может раз и навсегда залечить эту рану и примирить русских и поляков» Очень наивное высказывание. Ведь доступность «Архипелага Гулаг» не привела россиян к осознанию сталинизма как национальной трагедии. И дело тут не в нежелании знать свою историю, а в нежелании давать нравственную оценку историческим событиям. Ведь суждение «Сталин, конечно, погубил много народу, но зато создал великую державу» прежде всего глубоко безнравственно. А чему может научить своих детей человек, считающий что Сталин был «эффективным менеджером»? Тому, что главное в жизни быть «эффективным менеджером», а скрижали Моисея и Нагорная проповедь – это так, для дурачков.
Я не люблю слова «покаяние». Понятие это религиозное и имеет отношение к отдельному человеку, а не к народам. У меня это слово ассоциируется со средневековым обычаем самобичевания, и в нем нет устремления к конструктивному действию. Более приемлемым мне кажется толстовское слово «отплата». В чем она состоит? Во многом, и в частности в признании расстрелянных в Катыни жертвами сталинских репрессий, что до сих пор не сделано.
То, к чему я призываю, может быть, лучше меня сформулировал председатель общества «Мемориал» Арсений Рогинский: «Конечно мы, наши дети, не несем вины за сталинское руководство, за этот страшный расстрел. Но мы несем ответственность. В чем она? Ответственность наша в том, чтобы мы назвали преступление преступлением, в том, чтобы мы помнили о нем, чтобы постарались понять и оценить его» (11).
-----------------------------------------------------------------------------------------
1) Объективности ради следует сказать, что этому предшествовало истребление русского гарнизона в Варшаве 11 апреля 1794 г.
2) Ключевский В.О. Собр. соч. в 9-т.- Т.5.- М.,1988.- С.55.
3) Цит. по антологии "Старый спор: Русские поэтические отклики на польские восстания 1794. 1830 и 1863 годов Ч.1 / Сост. Н.В. Ратников.- Челябинск, 2006. – С.158.
4) Это стихотворное послание, названное Тютчевым «От русского, по прочтении отрывков из лекций г-на Мицкевича» было найдено польской исследовательницей Ксенией Костенич в 70-е гг. прошлого века в
архиве Мицкевича в Bibliotheque polonaise в Париже.
5) Мицкевич А. Книги народа польского и польского пилигримства /Пер.А. Виноградова. – М.,1917. –С.82.
6) Колокол. 1 апреля 1863 г.с.1318. Цит. по: Пирумова Н. Бакунин. – М.,1970. – С.190.
7) Вот что он писал об этом в статье «Еврейство и христианский вопрос»:
«И так как государственная власть Востока принадлежит России в ее царе, а
духовная власть Запада принадлежит римскому первосвященнику, то не являются ли естественными посредниками соединения наши поляки, подданные русского царя и духовные дети римского папы, поляки -
славяне и близкие русским по крови, а по духу и культуре примыкающие к
романо-германскому западу? (Соловьев В.С. Собр. соч. – Т.IV.[1902]. – С.163-164).
8) Вестник Европы.- 1909. - №10. – С.510.
9) Гусев Н.Н. Два года с Толстым. – М.,1928. – С.185.
10) Любопытную деталь сообщил мне мой знакомый польский поэт. Он обнаружил, что первое упоминание Мандельштама в польской печати было
связано именно с этим стихотворением. О нем обмолвился в своих воспоминаниях, опубликованных в 20-е годы, один из легионеров. Так что
стихи эти не остались без внимания у тех, к кому они были обращены.
11) Новая Польша. –2007. - №10. – С.73.
1) Объективности ради следует сказать, что этому предшествовало истребление русского гарнизона в Варшаве 11 апреля 1794 г.
2) Ключевский В.О. Собр. соч. в 9-т.- Т.5.- М.,1988.- С.55.
3) Цит. по антологии "Старый спор: Русские поэтические отклики на польские восстания 1794. 1830 и 1863 годов Ч.1 / Сост. Н.В. Ратников.- Челябинск, 2006. – С.158.
4) Это стихотворное послание, названное Тютчевым «От русского, по прочтении отрывков из лекций г-на Мицкевича» было найдено польской исследовательницей Ксенией Костенич в 70-е гг. прошлого века в
архиве Мицкевича в Bibliotheque polonaise в Париже.
5) Мицкевич А. Книги народа польского и польского пилигримства /Пер.А. Виноградова. – М.,1917. –С.82.
6) Колокол. 1 апреля 1863 г.с.1318. Цит. по: Пирумова Н. Бакунин. – М.,1970. – С.190.
7) Вот что он писал об этом в статье «Еврейство и христианский вопрос»:
«И так как государственная власть Востока принадлежит России в ее царе, а
духовная власть Запада принадлежит римскому первосвященнику, то не являются ли естественными посредниками соединения наши поляки, подданные русского царя и духовные дети римского папы, поляки -
славяне и близкие русским по крови, а по духу и культуре примыкающие к
романо-германскому западу? (Соловьев В.С. Собр. соч. – Т.IV.[1902]. – С.163-164).
8) Вестник Европы.- 1909. - №10. – С.510.
9) Гусев Н.Н. Два года с Толстым. – М.,1928. – С.185.
10) Любопытную деталь сообщил мне мой знакомый польский поэт. Он обнаружил, что первое упоминание Мандельштама в польской печати было
связано именно с этим стихотворением. О нем обмолвился в своих воспоминаниях, опубликованных в 20-е годы, один из легионеров. Так что
стихи эти не остались без внимания у тех, к кому они были обращены.
11) Новая Польша. –2007. - №10. – С.73.
Сергей Стратановский, "Новая камера хранения"
Коментарі
Дописати коментар