Японская кампания полковника Александра Барило

Многие люди на вопрос о дате окончания Второй мировой войны с уверенностью ответят: «9 мая 1945 года!» На самом деле это случилось 2 сентября 1945 года — в день, когда последняя из участниц «оси Берлин — Рим — Токио» — императорская Япония — подписала акт о безоговорочной капитуляции. В 2010 году этому знаменательному в истории всего человечества событию исполнилось 65 лет.

Вечером 8 августа 1945 года советское правительство заявило правительству Японии о вступлении СССР в войну. «Я очень озабочен тем, — писал президент США Гарри Трумэн еще в июне 1945 года,— чтобы Советский Союз как можно скорее вступил в войну против Японии, с тем чтобы ускорить ее окончание и тем самым спасти бесчисленное количество жизней американцев». Уже за первые шесть дней операции, сломив на всех направлениях сопротивление врага, советские войска высокими темпами преодолели горный массив Большой Хинган, пересекли пустынные степи Внутренней Монголии, форсировали Амур и Уссури. Продвинувшись на 120-400 километров, они вошли в глубокий тыл Квантунской армии, раздробили ее и отрезали пути отхода в Корею. Началась массовая капитуляция японских войск. Одновременно с Маньчжурской стратегической операцией проходили Южно-Сахалинская наступательная и Курильская десантная операции. Кстати, на Хиросиму атомную бомбу американцы сбросили еще до вступления СССР в войну — 6 августа. Но высадиться на японские острова американские оккупационные силы рискнули лишь после разгрома советскими войсками Квантунской армии и завершения военных действий в Маньчжурий и на Сахалине. 2 сентября Япония капитулировала. Вторая мировая война закончилась.

В тех событиях довелось принимать участие и черниговцу Александру Барило, ныне пенсионеру и полковнику в отставке, а тогда — рядовому 55-й авиационной базы ВВС Тихоокеанского флота СССР.


— Александр Иванович, как Вы попали на «японский фронт»?
— Родом я из села Сальное Нежинского района. Родился 10 октября 1927 года в семье простых хлеборобов. С начала войны четверо моих старших братьев ушли на фронт. Двое — Григорий и Михаил — погибли, Иван вернулся искалеченным, без правой руки, а Петр дослужился до звания капитана, после войны стал учителем. Я же с родителями с 1941 по 1943 год прожил под оккупантами. После освобождения окончил 8 классов, а 9 января 1945 года меня призвали в армию. Помню, целый эшелон новобранцев отправили тогда с Украины на Дальний Восток. Ехали мы около двух месяцев. Некоторых оставили в Хабаровске, а остальных, в том числе и меня, привезли во Владивосток. Там я и начал служить на 55-й авиационной базе. Образование у меня по тем временам было хорошее, поэтому после прохождения курса молодого бойца меня сразу же поставили заведовать складом химических вооружений.

В мае нашу базу перевели в Советскую Гавань, где заключенные построили специальный аэродром в тайге. А 9 августа объявили — война. Энтузиазм у нас тогда был такой, что мы даже «ура!» от радости кричали. Тут же командир базы отдал приказ о формировании группы боевого обеспечения самолетов, в которую попал и я. Наша база входила в состав военно-воздушных сил 7-го Военно-морского флота. Еще один флот — 4-й — дислоцировался во Владивостоке. Нам дали полк штурмовиков «Пе-2», который мы и обслуживали. Интересно, что в войне участвовал не весь личный состав базы, а только наша группа обеспечения. Мы готовили вооружение для самолетов, обслуживали их после боевых вылетов, снаряжали боекомплектом. Естественно, пытались нас японцы бомбить, но неудачно — наша противовоздушная оборона тогда была на высоте.

Потом, в конце августа, когда Южный Сахалин освободили, нас перебазировали туда. Погрузили мы на пароход бомбы, сами устроились — и охраняемым караваном через Татарский пролив отбыли в город Отамари. Сейчас это Корсаков. Добрались нормально, хотя и штормило, и японские подводные лодки караван атаковали, но наши катера их отогнали. Прибыли мы к месту назначения, разместились на захваченном японском аэродроме, а тут уже и война закончилась.

— Выходит, Вы японских солдат вблизи так и не видели?
— Как же не видел? Я с ними потом месяца три-четыре очень тесно общался. Правда, уже с пленными. Там-, в сопках, примерно в километре от аэродрома, были японские военные склады. Огромные такие, с рельсовыми подъездными путями, на несколько этажей под землей. Наши саперы их, конечно, разминировали, но в одном что-то проглядели, и он потом взорвался. И вот мы на тех складах замки на японских авиабомбах, которыми они под крыльями крепятся, переделывали под наши самолеты. У трофейных бомб дужка немного уже была, под «Пе-2» не подходила. Потом эти бомбы, уже без взрывателей, использовались как учебные болванки. А как же! Армия большая была, каждый день шли учения. Ведь летчикам надо было уметь не только летать, но и прицельно бомбить. Вот мы эту большую работу вместе с пленными и делали. Я по приказу командира части брал 10-15 военнопленных, обязательно с офицером, и шел с ними в сопки на склад. Там мы садились каждый на «свою» бомбу верхом и зубилом расширяли дужки на полмиллиметра-миллиметр.

— Вы что же, в сопки с вражескими солдатами, пусть и бывшими, без конвоя ходили?
— А зачем конвой? Я даже автомат с собой не брал, лишняя обуза. Не знаю, как другие, а я с японцами очень дружно жил. Даже немного понимать и по-ихнему разговаривать начал. До сих пор некоторые выражения помню. Нет, у меня с ними никаких конфликтов не было. В перерывах песни пели: они на японском языке, я — на русском. Кашу варили — я специально с собой брал все необходимое. Более того, я с ними даже спортивные соревнования устраивал! Начертили круг метра три в диаметре — и кто кого без рук вытолкнет. Некоторые меня побеждали, некоторых я выбрасывал из круга. А потом тир сделали: поставили мишень, отмеряли сто метров — и каждый делал по три выстрела из японской винтовки. Патронов ведь навалом на складе было. Лучше всех стрелял офицер. Помню, Толя его звали. Так что я с ними, как со своими, привык к ним.

— Александр Иванович, но ведь они могли Вас запросто прикончить и уйти.
— Вот то же самое мне сказал командир базы майор Бутузов, когда каким-то образом узнал про наши «культурно-спортивные мероприятия». Вызвал меня: «Что вы там, солдат, устроили? Хотите, чтобы они вас прикончили?» Ругаться, правда, не ругался, видимо, в душе он меня понял. Но пять суток гауптвахты все же дал. Впрочем, я не сидел, потому что работать надо было. Разумеется, могли и прикончить, если бы захотели. В глухомани это дело нехитрое. Но ведь не прикончили. Нормальные они люди, только невысокие, щуплые. А главное, дисциплина у них была на высочайшем уровне. Очень добросовестные, исполнительные. Выполняли все от сих до сих, не меньше, но и не больше. Через слово у них: «Ареото! Ареото!» Спасибо, значит. Интересно ими офицер командовал: если кто провинился, станет перед ним — и смотрит молча в глаза. И так целый час могут стоять, ничего не говоря и не моргая.

— А как к вам относились мирные жители? Ведь можно сколько угодно говорить про «исконно русский Сахалин», но для японцев советские войска, по сути, были оккупационными.

— Нормально относились. Правда, когда мы прибыли в Отамари, город был пустой — все жители в сопки ушли. Их напугали, что мы чуть ли не людоеды-кровопийцы. Но потом они поняли, что никаких репрессий и карательных санкций советские войска проводить не собираются, стали возвращаться. Законопослушность, кстати, у японцев в крови. Так что нашу власть они признавали безропотно. Просили только, чтобы им работу давали. Я, помню, носил одной японке, белье стирать. Рубль ей за это платил. Ведь производства там никакого не было. В основном мужчины грузчиками в порту работали. Но, насколько я знаю, никто из горожан не репатриировался, так все и остались доживать свой век уже в Корсакове.

— А как Ваша судьба сложилась после окончания войны?
— В 1948 году нас переформировали, базы сделали техническими батальонами. Я попал служить сначала в штаб батальона, потом штурмового авиационного полка, потом и в штаб армии. В 1951 году подал рапорт о зачислении меня в Ленинградское военно-морское политическое училище и был принят на общих основаниях. В Ленинграде и женился. С будущей женой, Клавдией, познакомился еще на Дальнем Востоке, в штабе полка, где она работала бухгалтером. Первое мое офицерское звание — лейтенант корабельной службы, но после училища я попросился не на корабль, а в знакомую мне морскую авиацию. До 1961 года служил на Балтике. Потом Никита Сергеевич Хрущев затеял сокращение вооруженных сил. Предложили мне или увольняться, или ехать на Урал — в ракетные войска противовоздушной обороны. А я уже был старшим лейтенантом, уже двое детей было— сын Сергей и дочка Наташа. Подумал я — и стал ракетчиком. Приехал в дивизион полковника Владимира Шугаева (замечательного, кстати, человека и командира) в самый разгар событий, связанных с полетом американского самолета-шпиона «У-2» над территорией СССР. Из-за нелепой случайности ракетчики дивизиона сбили тогда наш истребитель «Миг-17». Владимира Арсеньевича месяц следователи изводили допросами, но это отдельная история. Я с ним три года служил, потом меня перевели опять на Дальний Восток. К тому времени я был уже капитаном, специалистом первого класса, имел право осуществлять запуски ракет. А в 1972 году — опять на Балтику, в Каунас, в ракетную бригаду. Тут у нас уже ракеты с ядерными боеголовками были. Пока служил, закончил заочно философский факультет Ленинградского государственного университета. А в 1974 году уволился в запас с правом ношения военной формы, приехал в Чернигов, работал в 36-й автоколонне начальником штаба гражданской обороны. Дети учились во Владивостоке. Сергей приехал сюда, работал инженером на «Химволокно», был замначальника цеха. 4 ноября 1999 года он погиб: принимал на станции цистерну с аммиаком, а ее против всех правил поставили под высоковольтной линией. Наташа уже на пенсии, живет на Сахалине. А я нянчу внуков и правнуков. Такая вот биография.

— Правда, что Вы писали письмо в японское посольство?

— Да, было такое дело. В 2006 году проходили Дни украинской культуры в Японии. Призывы всяческие звучали о дружбе и укреплении контактов. Я и решился: дай, думаю, напишу, как я служил, как с японцами кашу ел и спортивные соревнования устраивал. Где и когда такое было, чтобы военнопленные в тире стреляли? Может, это единственный в истории случай такой. В общем, изложил я все на бумаге, попросил по возможности помочь мне найти кого-нибудь из моих бывших «подопечных» — и отправил. Но ответа так и не получил. Доходили до меня, правда, слухи, будто тот лагерь впоследствии из Корсакова перевели куда-то на озеро Байкал и все военнопленные там погибли. Но очень хотелось бы верить, что это не так. Может, кто-то и найдется. Ведь украинский и японский народы друг другу не враги, несмотря на все, что там было в прошлом.

Справка:

Советскими войсками в ходе освобождения от японских оккупантов Маньчжурии, Кореи, Южного Сахалина и Курил было взято в плен около 600 000 солдат, в том числе 170 генералов и более 26 тысяч офицеров, которые впоследствии содержались в лагерях на территории Дальнего Востока, Урала, Средней Азии, Украины. После начала репатриации в Японию вернулось около 500 тысяч человек (около 100 тысяч погибли в лагерях). В настоящее время в Японии проживают около 200 тысяч человек из числа находившихся в плену. В стране действует около 60 общественных организаций, объединяющих бывших военнопленных и членов их семей.

Олег Яновский, еженедельник «ГАРТ» №36 (2476), сентябрь, 2010

Коментарі

  1. Познавательно. Наблюдаю все больше людей, которые и 9 мая 1945 не вполне смогут вспомнить. Общался недавно с вполне взрослым человеком, когда речь зашла о войне, истории в целом - честно, думал по-началу стебется. Потом понял, что таки нет...

    ВідповістиВидалити

Дописати коментар